Ознакомительная версия.
Келе значит чёрт. А Калгама всё-таки великан и с нечистой силой ничего общего не имеет.
– Вот ещё выдумала, никакой я не чёрт, – насупился он. – Меня Калгама зовут. И не снюсь тебе. Настоящий я!
Койныт ещё сильнее испугалась. Спрыгнула с рук Калгамы и, что есть силы, бросилась к селу. Только пятки засверкали!
Только тут простодушный Калгама вспомнил: забыл невидимым обернуться. Перепугал бедняжку своим видом. Эх, и корил же он себя за это!
А Койныт домой прибежала, дверь – на засов и, чуть дыша, возле очага рухнула.
– Где тебя семь дней носило? – заругался Чумбока. – Я столько рыбы наловил – соседи завидовали, а сейчас хихикают: вся она протухла! Я бы и сам её посолил и вялиться подвесил, да не мужское это дело…
– Ох, не знаешь ты ничего! – всхлипнула Койныт. – Меня ведь Калгама похищал. А тебе всё равно, где жена была. Хороший муж искать бы стал, а у тебя на уме одна рыбалка. Ничего и не заметил!
Виноватила Чумбоку как только могла. А тот не верит:
– Делать нечего, что ли, Калгаме! Говорят, он серьёзный великан, некогда ему шутки шутить. Так и признайся честно: хотела всласть поспать!
– Ох, какой он страшный, этот Калгама! – гнёт Койныт своё. – Вровень с лесом, весь мохнатый как медведь, зубищи – во, как у тигра! Насилу от него убежала…
– Ладно врать-то! – не верит Чумбока. – Вон и постели твоей нет. Признайся: унесла её в укромное местечко да и дрыхла там в своё удовольствие. А тут рыба протухла. Плохая ты хозяйка?
– Это я-то плохая? – Койныт вскочила, руки в бока упёрла и ну наступать на мужа. – А ну, повтори-ка, что сказал. Может, не так расслышала?
Только Чумбока повторить хотел, как в дверь стукнули. Уже давно замечено: в неё всегда в самый неподходящий момент стучат. Но тут, может, и к месту, потому как Койныт уже была готова вцепиться в волосы мужа. Если уж она ссорилась, то куда только вся её сонливость девалась!
Открыл Чумбока дверь, глядь: перед ней лежанка Койныт валяется. Ну, не сама же она пришла, нет у постели ног. Ясно: кто-то принёс. А кто? Никого в округе нет. Только в отдалении дерева качаются, будто кто-то их рукой раздвигает.
– А! Великан-невидимка идёт! – догадался Чумбока. – Вернул, однако, лежанку Койныт. Значит, не приснился он ей. Ну и дела!
А Койныт-то, болтливая, соседке о своём приключении по секрету рассказала, та – другим женщинам. Скоро всё село над засоней смеялось!
Вспомнив об этом, Калгама даже расстроился. Мало того, что над Койныт и Чумбокой люди теперь втихомолку пересмеиваются, так опять он невольно подшутил: увёл добычу из-под носа.
– Нехороший ты, Калгама, – бранился Чумбока. – Оставил людей без свеженины! Что, пустую похлёбку теперь хлебать?
Это он, конечно, ради красного словца сказанул. У Чумбоки в амбаре и соленая, и вяленая рыба – полным-полно. Никак уж голодным не останется. Но у других-то и вправду еды нет.
– Помочь надо, – решил Калгама. – Вон по реке косяк толстолобиков плывёт. Хорошая рыба, вкусная, я сам её люблю. Придётся попугать её немножко!
Толстолобики, между прочим, очень боязливые. Стоит в воде, допустим, камешками постучать, как они начинают в панике на поверхность выпрыгивать. Так и скачут, так и скачут! А у страха-то глаза велики – не разбирает рыба, куда прыгает. Так и в лодку рыбаку попасть может. Никаких снастей не надо.
Вошёл Калгама в реку, хлопнул в ладоши под водой – толстолобики испугались и ну выпрыгивать, метров по десять пролетали прежде, чем снова плюхались в Амур. Некоторые, самые большие, прямиком в лодки к людям сигали. А те и рады!
Никто без рыбы не остался. Вечером всё село лакомилось ухой да Калгаму хвалило.
Глава вторая, в которой медведь ходит с кувшином на голове
Неправду говорят: сила есть – ума не надо. Без здравой головы она немногого стоит. А вот даже очень слабому рассудок всегда поможет.
Хорошо, когда сильный ещё и умный. Он зря никого не обидит. Даром, что медведь могучий и голова у него большая, но ума в ней маловато. В огромном кувшине, случается, только горсточка крупы хранится. Так и соображения у некоторых – совсем чуть-чуть. А посмотришь: ух, какой здоровущий да ладный!
Как-то раз большой медведь пришёл к дому Калгамы в его отсутствие. Смотрит: во дворе стоит кувшин, и сладко пахнет из него липовым мёдом. А косолапый, известное дело, большой сластёна. Захотелось ему медка отведать. Ну, и сунул голову в отверстие кувшина. Думал: полно там мёда, а его и нет, только по стенкам размазано да на донышке чуть-чуть.
Не знал медведь: Калгама вынес посудину, чтобы её помыть. Оставил на крыльце, сам за водой на реку пошёл.
Сластёна, однако, не расстроился: принялся вылизывать сладкие остатки, да так увлёкся, что по самую шею в кувшин влез. Как это у него получилось – и сам не понял. Только вот обратно голову высунуть никак не может. Уж и так вертел башкой, и эдак, и лапами помогал – ничего не получается!
Мимо сорока пролетала. Видит: чудище стоит – туловище медвежье, а голова что-те жбан, рта нет, а ревёт басом, прямо оглушил.
Сорока так и перекувыркнулась, забыла, куда и летела. Уселась на ветку берёзы и ну стрекотать:
– Ой, смотрите все, смотрите! Никак злой дух пожаловал!
На её крик первой прибежала мышка. Встала на задние лапки, опёрлась о камушек и, затаив дыхание, уставилась на чудо-юдо.
– Страшный какой! – пискнула она. – Ты бы, тётка сорока, поменьше орала, а то он рассердится и съест тебя.
А сорока не утихает. У неё обязанность такая: обнаружит какой непорядок или опасность почувствует – тут же тревогу бить должна. За это её, кстати, охотники не любят. Увидит человека с ружьём – обязательно всей тайге о нём сообщит. Какая уж тут охота, если звери и птицы попрятаться успеют!
– А я высоко сижу, далеко гляжу, – огрызнулась сорока. – Не достанет меня чудовище. Ты бы, мышка, лучше о себе побеспокоилась. Схватит он тебя за длинный хвостик-то! Глянь, какие лапищи, а когти – глянуть боязно…
Мышка присмотрелась: и вправду страшные, на медвежьи похожие. Для неё страшнее мишки зверя нет. Ну, разве что лиса. Так от той можно и под камнем схорониться, и в глубокую норку скрыться, и меж корней дуба зарыться – попробуй, рыжая, выковыряй норушку оттуда, терпения не хватит! А медведь лапищей, как лопатой, в мгновенье ока норку разворошит. Крепкие корни ему перекусить – что морковку схрумкать. Сколько уже мышкиных сородичей, проклятый, погубил! И вообще, нет от него никакого житья ни мышам, ни колонкам, ни бурундукам, ни хорькам – всех мелких животных запугал.
– Ох, да не медведь ли это? – сообразила мышь. – Надел кувшин на голову – думает: никто его не узнает!
Косолапый услышал её – ещё громче зарычал. А сорока боязливо перепрыгнула на веточку повыше и по-прежнему своё талдонит:
– Мышь, ты слепая, что ли? Медведь шутки не любит. Зачем бы он стал кувшин на голову надевать? Злой дух, вот кто это!
Мышь обиделась, что её слепой назвали. Нюх-то она не потеряла. Чуткий у неё нос, любого зверя по запаху различит. Ну, разит медведем – и всё тут! Правда, и пчёлами тоже пахнет. Вот это обстоятельство и удивляло мышку: что же это за животное такое?
Пока она снова и снова старательно принюхивалась, прилетела птичка-синичка. Послушала сороку и мышь, сама оглядела чудище со всех сторон. Хоть и маленькая, а смелая: не побоялась к нему близко-близко подлететь. Уж медведя-то она точно узнала! Этот зверь её гнездо разорил, всех птенчиков поел. Как ни плакала синичка, как ни упрашивала медведя их пожалеть – он лишь ухмылялся в ответ, изверг! А что маленькая птичка может сделать с большим и сильным зверем? Да ничего! Разве что подлететь со спины да клюнуть. Но это медведю что комариный укус: отмахнулся и дальше вперевалку по тайге потопал. Хозяин!
– У! Супостат! – закричала синичка. – Узнала я тебя, узнала! Вон, сбоку клок шерсти выдран. Это барсук тебя цапнул, когда ты барсучонка похитить хотел.
Медведь синичку услышал, замотал горшком и жалобно попросил:
Ознакомительная версия.
